Советского писателя, поэта, журналиста Илью Эренбурга часто называют личным врагом Адольфа Гитлера – прекрасно осознавая непревзойденную силу печатного слова Эренбурга, он мечтал повесить его сразу после взятия Москвы. К началу Второй мировой И.Г. Эренбург был уже опытным фронтовым корреспондентом, много писавшим для газеты «Известия» о гражданской войне в Испании. После прихода Гитлера к власти и немецкой оккупации Франции, где Эренбург жил с 1921 года, он получил мировую известность как один из главных мастеров антинацистской пропаганды, громивший идеи гитлеризма в стихах и в прозе.
В годы войны и в литературных кругах, и особенно на фронте его авторитет был непререкаемым, поэтому известная легенда о партизанском запрете пускать газеты со статьями Эренбурга на самокрутки кажется вполне реалистичной. Страстный пафос его статей рос по мере того, как становились известны все новые и новые ужасающие преступления немцев на советской земле. 25 декабря 1941 года в статье «Немецкое Рождество» он максимально выразительно сформулировал свое отношение к нацистам. С этими словами в сердце он прошел военным корреспондентом «Красной Звезды», Совинформбюро и иностранных информагентств всю Великую Отечественную, с ними же осенью 1945 года приехал на Нюрнбергский процесс: «Вы приняли наше миролюбие за слабость, вы напали на нас, вы разбудили нашу ненависть, вы вырастили наш гнев. Теперь для нас вы не люди, нет у нас для вас ни жалости, ни снисхождения».
В тот момент, когда в Нюрнберге состоялись первые судебные заседания, Илья Эренбург находился в Белграде, откуда слал в «Известия» свои «Письма из Югославии» и собирался возвращаться в Москву. Но из редакции пришла телеграмма с просьбой сначала поехать в Нюрнберг, и он согласился. Оказавшись далеко от дома в легком летнем пальто, писатель захотел перед поездкой купить что-то потеплее, но в послевоенном городе это было практически невозможно. Дальнейшее он описывал в своей книге «Люди, годы, жизнь»: «В одной лавчонке я разговорился, сказал, кто я, объяснил, что должен ехать в Нюрнберг на процесс. Владелец магазина оказался белой вороной — уцелевшим евреем. Он сразу сказал: “Уцелели три скорняка. Если Илья Эренбург едет в Нюрнберг, то мы умрем, а достанем ему пальто. …Мы будем всю ночь работать. Завтра вы уедете в роскошном полушубке. Пусть они видят, что мы можем шить. Вы должны сказать, чтобы их всех повесили». Вскоре он выехал в новом полушубке в Германию.
Ко времени его приезда в Нюрнберг практически все номера в «Гранд-отеле», где жили известные иностранные журналисты, высокопоставленные офицеры вооруженных сил США и судебные эксперты, были заняты. Но хуже всего было то, что лимит пропусков на процесс для советской стороны оказался исчерпан. Это привело Эренбурга в ярость, которая, однако, не никак не повлияла на американских военных, занимавшихся расселением прессы и оформлением «пассов» в здание суда. Художник-карикатурист Борис Ефимов, также находившийся в это время на процессе, позднее вспоминал, что ему все же удалось уговорить администратора отеля предоставить Эренбургу место в гостинице.
С пропуском оказалось сложнее. Эренбург пригрозил, что немедленно уедет из Нюрнберга, и тогда все узнают, что его «не пустили на процесс гитлеровских разбойников». «Я старательно перевожу эту тираду очередному американскому майору, – вспоминал Ефимов, – на которого она не производит ни малейшего впечатления. Он невозмутимо повторяет, что лимит пропусков на советскую делегацию исчерпан, и он ничем не может помочь. …Кончается это тем, что Эренбург берет мой пропуск и преспокойно проходит в зал суда». В конце концов, 28 ноября 1945-го писатель все же получил собственный пропуск на процесс за номером 4118, который сохранился до наших дней в его личном фонде в РГАЛИ.
Обстановку, царившую в те дни в городе и во Дворце правосудия, И.Г. Эренбург описал в своем очерке «Час ответа», опубликованном в «Известиях» 4 декабря 1945 года: «Вечером в баре разноязычные постояльцы пьют коктейли, а перед ними полуобнаженные девицы поют английские романсы с сильным немецким акцентом и различные “арийцы” исполняют негритянские танцы. Гостиница выглядит роскошной, но нет крыши, лестницы еще завалены обломками, и подъем на верхние этажи связан с эквилибристикой. Города нет, но среди развалин ходят трамваи, и в немногочисленных лавочках, уцелевших при бомбардировках, продают сувениры. …Под обломками много крыс, водятся среди крыс и “оборотни”. Здание, где заседает трибунал, также повреждено. В судебном зале – прекрасная аппаратура, а в длинных коридорах – щебень и мороз».
Но отнюдь не этот внешний антураж процесса волновал писателя. Свой очерк он посвятил вопросу о компетентности суда, сомнения в которой поначалу выражали обвиняемые и их защитники. Строчка за строчкой, предложение за предложением Эренбург развивал мысль о том, что народы Советского Союза и народы других государств, «узнавших низость, жестокость захватчиков» лишь передоверили право судить нацистских преступников восьми судьям, но каждый гражданин любой из этих стран может сказать себе: да, я имею право судить, и судить беспощадно. Очерк завершался словами: «Через тела наших близких, через кровь наших детей шел путь от Керченского рва, от волоколамских виселиц, от пепла Истры к Нюрнбергскому трибуналу. Мы привели справедливость в этот серый мрачный дом, и каждый воин Красной Армии компетентен судить преступников. Настал час ответа!».
На Нюрнбергском процессе Илья Эренбург пробыл недолго и посвятил ему три больших очерка: первый, «Мораль истории», вышел в «Правде» 1 декабря 1945-го, вторым был уже процитированный «Час ответа», третий, «Контратака ночи», напечатали 30 марта 1946 года «Известия». В последнем Эренбург поднимал важнейшую тему возможной реставрации фашизма, страшного «контрнаступления смерти». «Меньше года назад, — писал он, — когда Красная Армия шла к Берлину, еще лилась кровь России». «Не высохли те слезы, не заросли те могилы! А уже скверные шептуны нашептывают. А уже клеветники клевещут. А уже Геринг ищет последователей, приверженцев, продолжателей» – предупреждал он. Говоря о значении Нюрнбергского процесса Эренбург пророчески писал: «…Он должен вгрызться в память забывчивых, предостеречь от повторения прошлого; обвинители не архивариусы, это люди, которые защищают будущее».
В 1966 году, к двадцатой годовщине окончания Нюрнбергского процесса издательство «Политиздат» выпустило сборник очерков, репортажей и памфлетов советских писателей и публицистов «Суд истории: Репортажи с Нюрнбергского процесса». В него вошли и все три очерка Ильи Эренбурга с иллюстрациями Бориса Ефимова. Их верстку, как и подлинные корреспонденции писателя из зала суда, также можно найти среди документов его личного фонда № 1204 в РГАЛИ.
К.В. Яковлева,
начальник отдела РГАЛИ
-
Фотография И.Г. Эренбурга. 1946 г. РГАЛИ. Ф. 1204. Оп. 1.
-
Фотография И.Г. Эренбурга на фронте с бойцами Красной Армии. 1943 г. РГАЛИ. Ф. 1204. Оп. 1.
-
Пропуск, выданный И.Г. Эренбургу для прохода во Дворец правосудия в Нюрнберге. 28 ноября 1945 г. Подлинник. РГАЛИ. Ф. 1204. Оп. 2.
-
Блокнот И.Г. Эренбурга с записями, сделанными во время Нюрнбергского процесса. Ноябрь-декабрь 1945 г. РГАЛИ. Ф. 1204. Оп. 2. Автограф.
-
Фотография членов советской делегации на Нюрнбергском процессе, осматривающих развалины города. Ноябрь-декабрь 1945 г. РГАЛИ. Ф. 2989. Оп. 1.
-
Корреспонденция И.Г. Эренбурга «Час ответа» в «Известия». 1 декабря 1945 г. РГАЛИ. Ф. 1204. Оп. 1. Подлинник.
-
Статья И.Г. Эренбурга «Контратака ночи». 30 марта 1946 г. Вырезка из газеты «Известия». РГАЛИ. Ф. 1204. Оп. 2.
-
Стихотворение С.Я. Маршака «Последняя цифра» с иллюстрацией Кукрыниксов. 1 января 1946 г. Вырезка из газеты «Правда». РГАЛИ. Ф. 1334. Оп. 2.
-
Фрагмент верстки сборника «Суд истории: Репортажи с Нюрнбергского процесса» с очерком И.Г. Эренбурга «Мораль истории». 1966 г. РГАЛИ. Ф. 1204. Оп. 2.
