Николай Александрович Семашко всегда с большим трепетом вспоминал свои детские годы: «Пребывание в деревне до сих пор вызывает у меня самые счастливые воспоминания. Да оно и было очень полезно мне — и в физическом, и в моральном, и в политическом отношении. <…> Я целые дни, с раннего утра и до позднего вечера, проводил с дворовыми рабочими и крестьянами на чистом воздухе... помогал и в работе, освоил все виды крестьянского труда: подростком я умел запрягать лошадь, косить, пахать, молотить, возить снопы, складывать скирды. Близость к природе оказывала на меня большое моральное воздействие. Я любил и горячо до сих пор люблю природу, чувствую её».
Десятилетним мальчиком он был зачислен в Елецкую мужскую гимназию. В эту новую, действовавшую всего несколько лет до поступления Семашко гимназию направляли учителей, которые по тем или иным причинам не подходили для других учебных заведений. Как результат — идеи преподавателей не только не западали в ученическую душу, но, наоборот, вызывали протест. Вот почему в последних классах гимназии Николай Александрович вместе с друзьями − А.М. Коноплянцевым, М.М. Пришвиным и С.Л. Масловым, решил организовать подпольный кружок по чтению литературы, попавшей под запрет в учебных заведениях. Позже он писал: «Книги эти: Н. Г. Чернышевского «Что делать?», сочинения Д. И. Писарева, Н. А. Добролюбова, В. Г. Белинского и другие – были изданы легально, но читать их гимназистам запрещалось… Мы, шесть гимназистов последнего восьмого класса в складчину потихоньку купили эти «запрещенные» книги, собирались вместе, читали и обсуждали прочитанное». У кружка не было руководителя, ребята сами делали выводы, до всего доходили собственным умом — и уже тогда Семашко становится убеждённым противником монархии и религии. Долго держать свои убеждения в тайне не удалось, и, как следствие, − Николая собрались исключить из гимназии. Однако исключение ученика, восемь лет подряд бывшего первым и переходившего из класса в класс с наградой, стало бы позором для школы. Его оставили, хотя лишили золотой медали.
М. Введенская, сестра Коноплянцева, вспоминала: «На выпускных экзаменах все делалось для того, чтобы не давать ему медали: так, закон Божий заставили его отвечать на греческом языке, и он ответил. Сочинение блестящее написал, и за поведение ему «пять» поставили, но медали все-таки не дали».
Это не помешало Семашко в 1891 году поступить на медицинский факультет Императорского Московского университета. Он слушал лекции лучших преподавателей и ученых того времени, которые ныне составляют славу отечественной науки: физиолога И.М. Сеченова, гигиениста Ф.Ф. Эрисмана, хирурга Н. В. Склифосовского, психиатра А.А. Корсакова и других, но тяга к оппозиционной деятельности по-прежнему горела в его сердце. Случайностью это быть не могло, поскольку поддерживалось не только семьей, но и ближайшими родственниками – родным дядей Николая был один из первых российских марксистов Георгий Валентинович Плеханов. Уже на втором курсе Семашко сблизился с марксистами, а вскоре вошел представителем от Елецкого землячества в нелегальный московский студенческий Союзный совет землячеств. В декабре 1895 года последовал первый арест − за участие в студенческих волнениях. Кратковременная ссылка после отчисления из Московского университета без права восстановления привели к тому, что пришлось обосноваться в Казани. Но романтика революции влекла Николая Александровича. Он вспоминал о времени завершения учебы следующее: «Профессора ко мне относились прекрасно. Тогда я схитрил: раз мне запрещено селиться в городе, то я буду жить за городом, и поселился за чертой города, за кладбищем. Профессора упросили либерального полицмейстера не арестовывать меня, если я появлюсь в университете для сдачи экзаменов. Немного подгримировавшись (подклеив бороду и усы и надев синие очки), я приходил по вечерам в университет, сдавал экзамены и сдал на доктора (с отличием) в 1901 году».
С 1902 года Н.А. Семашко начинает свою врачебную практику и отправляется работать в деревню Новую Александрию Новоузенского уезда, где, по сведениям, шло распространение чумы. Он вспоминал: «Незадолго до моего приезда для выяснения характера эпидемии из Петербурга был направлен один важный медицинский чиновник. Он страшно боялся чумы и не допускал до себя ни одного больного». Немало удивлённый таким поведением своего коллеги, Николай Александрович начал выяснять этиологию болезни и обнаружил, что в действительности деревню охватила лёгочная форма сибирской язвы, а источником заражения был местный болотистый пойменный луг, куда домашний скот отправляли на пастбище. Молодой врач добился того, что крестьяне сами смогли осушить болото, и больше ни одного нового случая заболевания не случилось.
Для поднятия культурного уровня крестьян и для собственного развлечения Семашко устраивал в больничном сарае спектакли под своим режиссёрством, в которых играла крестьянская молодёжь. (Стоит отметить, что любовь к театру Николай Александрович пронёс через всю свою жизнь: ещё будучи студентом и не имея денег, он так распределял свой скромный бюджет: «Я установил жёсткий режим: обед не каждый день, а через день, в промежутках — хлеб с колбасой вместо обеда; комната не дороже 5 рублей, в театр — на галёрку, не чаще одного раза в месяц», а позднее, уже будучи наркомом здравоохранения, даже станет председателем общества «Друзей студии им. К.С. Станиславского»).
Однако и досуг, и профессиональную деятельность Н.А. Семашко продолжал совмещать с революционной, в результате чего как «политически неблагонадёжному» ему запретили оставаться в Самарской губернии. Переехав в Нижний Новгород, он, уже будучи членом РСДРП, принял самое активное участие в событиях 1905 года, был арестован, а затем сумел выехать в Женеву, где в это время находился Г.В. Плеханов. Тогда же будущий нарком здравоохранения познакомился с В.И. Лениным. Но свой врачебный долг Николай Александрович помнил всегда: его медицинской помощью пользовались и слушатели партийных школ в Италии и Франции, и жители Болгарии − во время Первой мировой, и участники Октябрьского восстания 1917-го в Москве.
Другая эпоха в его жизни началась в октябре 1917 года: «Началась трудная, интересная работа по организации Наркомздрава — первого в мировой истории учреждения такого типа. Началась трудная эпоха собирания медицины в одном ведомстве, ибо собирать хотелось не приказом, а показом пользы объединения медицины. Но это была эпоха энтузиазма, горения, самоотверженной работы врачей и всего медицинского персонала. Пайком был мякинный хлеб, ржавые селёдки, сахарин.
И, однако, никто не жаловался, работали самоотверженно. Вот маленький пример. На Солянке открывался Рентгеновский институт, существующий и поныне. Здание выбрали хорошее, но в подвале, где надо было установить электрические приборы, раньше стояли воинские лошади, [отходы] были выше щиколотки. И вот д-р Шефтель (ныне профессор и заслуженный деятель науки), засучив брюки по колена, вычерпывал ведром скопившуюся здесь грязь и выливал во двор. Подвал был очищен. И когда мы поставили там мраморную распределительную доску с медными рычагами, мы радовались, как дети».
Николай Александрович Семашко всю свою жизнь прожил в полном соответствии со сформулированным им самим правилом для врачей: «Во-первых, учиться, учиться и ещё раз учиться… Во-вторых, добросовестно относиться к своим обязанностям, в особенности — к больным… И, наконец, в-третьих, и лечебнику, и санитарному врачу нужно быть врачами-общественниками, то есть служить на благо обществу».
* * *
В многочисленных фондах Российского государственного архива литературы и искусства хранятся разнообразные документы, связанные с деятельностью Н.А. Семашко: письма ему от А.М. Горького (Ф. 140), статья «Смех и искусство», присланная в редакцию журнала «Искусство трудящихся» (Ф. 279), стенограмма диспута «Искусство жить» в Политехническом музее (Ф. 611), фотографии учредителей общества «Друзья студии им. К. С. Станиславского» (Ф. 1933) и целый ряд других.
В.А. Васенкова
Л.Н. Бодрова
Российский государственный архив литературы и искусства (РГАЛИ)