В жизни Антона Макаренко многое было вопреки.
Несмотря на домашнюю заботу он, появившись на свет раньше срока, много болел. Постоянно простуженный, близорукий много читал – вместо игр со сверстниками. Не было и особой близости с родителями, хотя выбрал такую позицию он сам. Педагогом стал исключительно по настоянию отца, а хотел быть писателем…
Словом, эскиз жизни молодого человека – почти неудачника.
Но в действительности все было наоборот!
Мечта о чем-то крайне важном, которое Антон должен совершить, преодолев себя, поселилась в мальчике в самом раннем детстве. И к этому он упорно шел. Обстоятельства многое ломали в жизни, но тем крепче становилось его стремление, хотя жизненные зигзаги были очень круты.
Как сын железнодорожного служащего он имел право на бесплатную учебу в начальном железнодорожном училище; закончив его, поступил в четырехклассное училище в Кременчуге, а учеба на одногодичных педагогических курсах дала Антону Макаренко право начать преподавание. Его успехи как преподавателя и воспитателя были налицо, но нередко молодого учителя охватывало едва ли не отчаяние от собственных первых педагогических опытов, – притом, что отзывы коллег вселяли надежды.
Уже тогда он понял силу коллектива, который с тех пор всегда считал главным для воспитания и мерилом жизни. Тем более Макаренко укрепило в этой мысли тяжелое время разрухи и Гражданской войны, когда с одного края страны на другой кочевали миллионы беспризорников: не так важно, какая у человека семья – своя собственная или коллектив, – главное, он не должен быть один, и именно коллектив может спасти и воспитать, возродить к созиданию. Недаром темой его диплома через несколько лет, когда в 1917 году он закончит Полтавский педагогический институт, стало сочинение «Кризис современной педагогики».
То давнее сочинение не сохранилось, но сегодня мы все равно имеем полноценную возможность понять «систему Макаренко», которую правильнее считать системой воспитания человека в коллективе/семье.
В РГАЛИ хранится основное (частично опубликованное) документальные наследие писателя, педагога, великого труженика. Оно было передано в Центральный государственный литературный архив его вдовой Галиной Стахиевной Макаренко (Салько) 12 августа 1941 г.: «Мы, нижеподписавшиеся, Макаренко Г.С. и научный сотрудник Центрального государственного литературного архива ГАУ НКВД СССР Ивженко А.Х. составили настоящий акт в следующем. Макаренко Г.С. передала в дар Центральному государственному литературному архиву, а научный сотрудник указанного архива Ивженко А.Х принял архив Макаренко Антона Семеновича. Материал принят в упакованном виде. Всего 1 корзина и 3 связки» (РГАЛИ. Дело фонда № 332. Л. 1).
В этом небольшом на тот момент собрании были автографы нескольких частей «Педагогической поэмы», верстка книги, гранки с правкой, небольшая библиотека писателя-педагога, газетные подшивки, доклады выступлений А.С. Макаренко, − всего 379 будущих единиц хранения. Хотя материалы передавались в архив из московской квартиры педагога и писателя в Лаврушинском переулке, а не с Украины, − драматизм исторического момента – 12 августа 1941 года – не может не потрясать.
Менее чем через четверть века, после смерти в 1962 году Галины Стахиевны, в архив поступила основная часть наследия. Ныне это тысячи документов – более 1500 архивных дел в пяти описях. Среди них − автографы почти всех произведений А.С. Макаренко, его переписка, фотографии, семейные и биографические материалы и, что не менее удивительно, − немалая часть делопроизводства Трудовой коммуны им. Ф.Э. Дзержинского.
Получилось, однако, так, что после смерти вдовы А.С. Макаренко ее наследница на 30 лет закрыла весь фонд – для подготовки публикации полного собрания сочинений А.С. Макаренко. Полным его назвать было сложно, многие документы, особенно переписка, оказались усеченными, отредактированными или опущенными; когда же окончился «заповедный срок», – наступили 1990-е годы. Интерес к советским методам воспитания оказался подмененным той самой трясиной болтовни, с которой долгие годы боролся сам Макаренко.
Однако многолетние усилия Галины Стахиевны при ее жизни, миллионные тиражи произведений педагога и писателя в 1930–1970-е годы и, безусловно, действенные методы его школы, наложившись даже на неполностью опубликованное наследие, ввели имя Антона Семеновича в мировую элиту педагогики: согласно позиции ЮНЕСКО (1988) А.С. Макаренко отнесен к четырем педагогам (наравне с Д. Дьюи, Г. Кершенштейнером и М. Монтессори), определившим «способ педагогического мышления в XX веке».
«Помоги слабому, помоги старухе, не обидь младшего, трудись, не задавайся, будь честен, коллективен, не завидуй успеху товарища, − это успех коллектива» (РГАЛИ. Ф. 332. Оп. 1), − таковы были почти евангельские заповеди атеиста Макаренко, которые помогли воспитать ему тысячи ребят. Хотя правильнее их было бы назвать преступниками, − столько за каждым тянулось тяжелых проблем: разбой, кражи, драки, покушения на жизнь, весьма вольные отношения с взрослыми. Их предстояло не просто оградить от «пагубных привычек» (или – оградить общество от них?), а помочь войти в жизнь заново совершенно иными людьми.
«Отчаяние» и «злость» охватывали 32-летнего педагога в самые кошмарные первые месяцы работы в трудовой колонии для несовершеннолетних преступников под Полтавой не только потому, что «не было метода» для воспитания, но и потому, что с этого времени шла неустанная борьба с чиновниками от образования за своих детей, за свое дело, за право воспитывать человека так, чтобы он оставался личностью всегда и везде. Поразительно, но главная гонительница метода Макаренко – Н.К. Крупская, как раз ратовала за свободное воспитание строителя коммунизма, который холил бы свою индивидуальность в некоем особом коллективе, лишенном проблем, и добровольно трудился во благо всех. Беда в таком подходе была одна – чем, какими способами можно было бы вызвать такое горение во имя общего дела у малолетних преступников?
Итогом жесточайшего пресса, которому несколько лет подвергался А.С. Макаренко, стал его уход из системы Наркомпроса в систему НКВД, куда были переданы колонии для беспризорников. Именно так он оказался в октябре 1927 года в новой коммуне для трудных подростков, обосновавшейся под Харьковом в зданиях Куряжского монастыря.
Надо сказать, что немалую роль в организации жизни детских коллективов еще в Крюковке и Долинске, на заре педагогической карьеры Антона Семеновича, сыграл его младший брат Виталий, впоследствии ушедший с белогвардейцами через Галлиполи во Францию. Именно он, помогая Антону в 1917–1918 гг., внедрил некий прообраз скаутской организации: с ее железной дисциплиной, обязательной эстетикой всех ритуалов, необходимостью спорта, отрядной системой и, конечно, духом коллективизма. Если внимательно изучать материалы фонда Макаренко в РГАЛИ, то нетрудно увидеть все эти приметы.
Советский быт первой половины 1920-х годов только добавил к этим контурам новой методики воспитания свои черты. Ведь главными организаторами, ответственными не только за себя, но и за благополучие других, становились сами подростки. Перед А.С. Макаренко очень быстро возник вопрос: кого он будет воспитывать? – колонистов – от слова «колония», или коммунаров? Ответ дала сама жизнь и многие сотни судеб его воспитанников и учеников.
Сохранившиеся в фонде материалы Коммуны им. Дзержинского изобилуют приказами, причем большинство их – о выговорах за опоздание, за прогулы учебных занятий, за порчу общего имущества… Методы наказания были весьма просты: лишение права на выходной день, каких-то своих маленьких радостей, но самым страшным всегда являлось отчисление из коммуны, – то есть, по сути, лишение семьи. И еще важнейшим стал совершенно демократический метод «вершения судеб» своей коммуны сами воспитанниками, – при наблюдении, конечно, руководства коммуны. Все решал совет командиров отрядов, а поскольку за все время жизни в коллективе КАЖДЫЙ его член успевал побывать на этом выборном посту, то решения старались принимать справедливые и честные. Все проблемы решались сообща, по совести. Как в нормальных обычных семьях.
Но это, однако, не всегда спасало руководство коммуны от постоянных проверок и разбирательств с областным начальством. Даже приезд в «подшефную» Коммуну им. М. Горького самого Алексея Максимовича летом 1928 года не уберег А.С. Макаренко от продолжения изматывающих окриков «защитников детства». Вместе с тем личное знакомство подвигло Антона Семеновича к воплощению его давней мечты – стать писателем. Задумав в крайне тяжелом для него 1927 году «Педагогическую поэму», он начинает этот обессмертивший его труд. Ночами, «в 25-й час суток».
А работа в коммуне между тем кипела: имелось большое подсобное хозяйство (несколько гектаров земли, 300 английских свинок и другая живность), своими руками изготавливалась мебель, частично шилось обмундирование – и не на уроках труда или в кружках, а на вполне профессиональной основе, которая давала возможность самообеспечения. Но это все было не очень серьезно, считал Макаренко. Вскоре немецкая «Лейка» становится образцом для частичного изготовления и сборки руками коммунаров советского фотоаппарата «ФЭД» – «Феликс Эдмундович Дзержинский». Качество и количество аппаратов было таково, что затем, после его ухода, в январе 1939 года Харьковская трудовая коммуна была преобразована в промышленный комплекс и переименована в «Харьковский комбинат НКВД СССР им. Ф.Э. Дзержинского». Финансовые плоды трудов давали возможность для походов коммунаров в театры, вылазок на экскурсии, коллективных поездок на Черное море. Заработанные каждым деньги, однако, шли не только на общее благо, но и собирались – каждому – на выпуск, который Антон Семенович считал важнейшим жизненным актом для каждого воспитанника.
… Когда летит птичий клин, то во главе его – самый сильный и выносливый, а остальные силой взмахов своих крыльев создают подъемную тягу для всей стаи.
Свою работу Макаренко называл «филигранной» не случайно. В центре ее стояло то, что он называл «педагогической операцией», – то есть создание ядра своих единомышленников из числа воспитанников. Это ядро становилось прообразом семьи, которой все его подопечные были лишены еще в очень раннем детстве (если вообще и имели ее когда-то).
Макаренко упрекали в том, что, внедряя принципы «самоокупаемости» и «самообслуживания» не только в бытовом, но и в производственном смысле, он делает из детей «батраков», воспитывает «в принудительном порядке». А он писал, уже в ту пору, когда его коммунары выпускали вполне конкурентоспособные фотоаппараты «ФЭД», совсем о другом: «… Скажите, кому нужна была именно 1000 сверлилок, если для этого нужно ввести 12-часовой рабочий день, разрушать всю коммунарскую организацию, покончить с книжкой и всякой другой культурной работой, перемешать день с ночью?... самое замечательное, что есть в коммуне, – это коммунарский коллектив. Его не заметили, как не замечают здоровье. … Только работа этого коллектива над собой, только школа и книга могут определить наше движение вперед. Завод – только часть общей работы над коллективом…» (РГАЛИ. Ф. 332. Оп. 4).
Действительно, трудовое воспитание – было только частью жизни. Потому что в каждой колонии-коммуне, куда приходил Антон Семенович, сразу или почти сразу строились … оранжереи, и обязательно с выращиванием «настоящих» цветов – роз, хризантем. Всегда организовывались совместные чтения книги, свои театральные коллективы с «настоящими» декорациями и костюмами. Почти сразу строились и реализовывались планы на будущее лето – с летним отдыхом в Крыму.
Но все это, как не странно, Антон Семенович отстаивал в жесточайшей борьбе с начальством. Уже в 1930 году он фактически ушел из практической педагогической работы на писательскую ниву.
…А еще в его жизни всегда были высокие чувства. Не обладавший запоминающийся внешностью, он сумел увлечь своими планами супругу священника, которая потом много лет трудилась вместе с Макаренко на педагогической ниве. Затем наступил черед другой его коллеге– красавицы Галины Стахиевны, ставшей не только второй супругой, но и активным популяризатором школы Макаренко. 27 мая 1928 года он писал своей будущей супруге: «Когда в какую-нибудь тяжелую минуту я обращаюсь к океану нашего чувства, для меня не существует уже ничего тяжелого, ничего страшного, ничего горестного. Так прекрасно высоко тогда стоять на ветру, знаете, когда треплются полы, свистит в ушах и захватывает дыхание. И ничего не нужно, кроме этой прекрасной чистой бури, и даже прекрасно, что кругом только небо и дали. Когда много ветра и неба, тогда просыпается какая-то “верхняя философия”, какая-то особенная ценность человеческой сущности. Это и есть любовь…» (Из письма к Г.С. Салько.).
Поразительно в жизни А.С. Макаренко очень многое. Как мог человек, в общем-то со слабым здоровьем, находясь всего около 15 лет на практической педагогической работа с тяжелейшим «контингентом» – не только создавать целостные коллективы, но и дарить воспитанникам, по сути, нормальное человеческое будущее? Причем они впоследствии никогда не возвращались к прежней жизни, оставаясь по большей части всегда в поле зрения А.С. Макаренко. Его переписка с ними, сохранившаяся в фонде, – живое свидетельство этого. Когда он успел написать десятки книг и статей – «Педагогическую поэму», «Марш 30 года», «Флаги на башнях», «Книгу для родителей», «Методику организации воспитательного процесса» и многие другие, издававшиеся потом миллионными тиражами?
… Жестокий сердечный приступ на ст. Голицино, на пути в Москву, в несколько минут оборвал биение больного сердца, разорвав его, как сказали потом медики, напополам. Путь завершился тогда, когда Антон Семенович Макаренко не исчерпал себя ни как наставник, ни как писатель, которому, как стало ясно позднее, оказались подвластны все жанры: романы, сценарии, пьесы, рассказы, устные выступления, − все то, что ныне хранится в РГАЛИ.
О.А. Шашкова,
директор РГАЛИ