В конце 1916 года Пришвин вернулся в Петроград, где некоторое время работал секретарем товарища министра земледелия. Это обстоятельство способствовало тому, что в Февраль 1917-го он встретил, находясь в самом эпицентре политических событий. Восприняв их «умеренно положительно», Пришвин с интересом принял участие в работе новых органов власти, а весной 1917 года в качестве делегата Временного комитета Государственной думы приехал в Хрущево, где «отмерил себе трудовую норму земли для прокормления своей семьи, принялся возить навоз и пахать». В Дневнике он, очевидно не без иронии, так характеризовал свою тогдашнюю деятельность: «должен признаться, что в этой перемене образа жизни играло роль и здоровое мое честолюбие: мне хотелось победить таким образом пустозвонов митинговых и привлечь крестьян на путь труда и созидания. Что я человек здесь самый образованный — всем известно. Я думаю — что если на этой репутации пробивать еще репутацию настоящего труженика — хозяина, то все общество окажет мне величайшее почтение, и слово мое будет первым во всей нашей Соловьевской республике». Однако по мере того, как «бескровная» революция все больше становилась похожа на «стихию, где нет добра и зла», настроения Пришвина становилось все более мрачными: «моя дача в старой усадьбе в революцию стала моим большим нервом, который мужики вечно задевают, вечно раздражают, и так, что не рад этой революции, лишившей меня пристанища. [...] По-видимому, не только земля объявлена общей, как вода и воздух, но и талант мой писать. Не только сад, посаженный моей матерью, объявлен общим, но и мое личное дарование, которое всегда было моей гордостью за независимость… Земля поколебалась, но этот сад, мной выстраданный, насаженный из деревьев, взятых на небе, неужели и это есть предмет революции?».

Одновременно с работой «на земле» Пришвин продолжает писать. Его рассказ «Страшный суд» появляется на страницах первого сборника литературного альманаха «Скифы», изданного в 1917 году под редакцией Р.В. Иванова-Разумника и С.Д. Мстиславского – идеологов одноименного философско-политического течения, трактующего революцию в мессианском ключе. Помимо Пришвина в альманах вошли произведения А. Белого, А.М. Ремизова, Л.И. Шестова, В.Я. Брюсова, Н.А. Клюева, С.А. Есенина и др.

Продолжалось его сотрудничество с «Речью» и «Русским словом», а с осени 1917 года Пришвин «по недоразумению» входил в редакцию эсеровской газеты «Воля народа» и редактировал литературное приложение к ней, за что в начале 1918 года был арестован и две недели провел в заключении в Петрограде.

«Дорогой Дмитрий Сергеевич,

Нет, я не могу принять участие в газете “Час”. Потому что Савинков (все равно, как и Керенский), отказавшись от убийства, возвращаются под давлением каких-то причин к смертной казни. Ни под каким видом возвращение от высшей природы к низшей для меня неприемлемо, и разговаривать нам не о чем. “Воля народа”, “Речь”, “Русское слово” – что угодно, только не “Час”, потому что там я участвую не по правде, а тут почему-то, я так чувствую, нужно по правде (иначе зачем менять положения?)

Мне тяжело думать, что своим поступком Вас могу оскорбить, и больно, что я не с Вами сейчас вместе и что все так расходятся. Знаю, однако, что на моем месте и Вы бы не приняли участие в газете, а если принимаете, то у Вас есть какие-то непройденные мною пути к этому. Я с напряженным вниманием буду следить за Вами, и, если мы сойдемся, то встретите во мне не такого вялого сотрудника, каким бы я был теперь неизбежно [...]».

В феврале 1918 года в «Воле народа» Пришвин под заголовком «Большевик из Балаганчика» опубликовал резкий ответ на статью А.А. Блока «Интеллигенция и революция», вернулся в Хрущево, но уже осенью получил «выдворительную» и был вынужден навсегда покинуть родную усадьбу.

Не надеясь заработать в столь смутное время литературой, Пришвин устроился учителем в ту самую Елецкую гимназию, из которой 30 лет назад был исключен. Одновременно он занимается организацией городской библиотеки в Ельце, по поручению отдела народного образования спасает от разграбления книги из барских усадеб, пытается возродить краеведческую работу, читает лекции: «Цель моих статей — указать такой путь, чтобы каждый, прочитав и обдумав написанное мной, мог бы немедленно приступить к делу изучения своего края. В основу своего дела я положил чувство прекрасного, настоящая красота есть пища души».

В 1920 году он с семьей перебрался под Дорогобуж, на родину Ефросиньи Павловны. Там Пришвин два непростых года проработал учителем занимаясь одновременно в бывшем имении купца Барышникова в селе Алексино организацией Музея усадебного быта. «У меня была семья на руках, мало приспособленная к городской борьбе за хлеб при помощи добывания соли, главное же – я не мог рассчитывать, что в скором времени явится спрос на художественную литературу, больше я ничего не умел, итак, мне оставалось тоже “зашиваться” в деревню. Моя жена вышла из самых недр народа, и мы решили с ней перебраться в ее родную деревню и там заняться по всей правде крестьянством и детей приучать к этому труду. После обычных в то время дорожных мучений, спалив за собой все возможности скорого возвращения в город, мы очутились в страшно глухих местах Смоленской губернии, в Дорогобужском уезде, около сорока верст от станции железной дороги. Я очень ошибся в расчете, ничего не вышло из этой затеи, и я могу сравнить свое положение разве только с Робинзоном, после кораблекрушения выкинутым в среду первобытных людей», − писал он в очерке «Школьная Робинзонада».